Он остановился под неоновым щитом с рекламой транспортной компании «Мак-Авто»: самолёты, фуры, поезда — нигде от этого Макеева нет спасенья, — и достал телефон.

— Не хочешь куда-нибудь сходить? Я освободился, — сказал он Ирке. — Или мне ехать домой?

— Хочу. Только не сходить, — ответила она. — Давай куда-нибудь уедем. Туда, где будем только ты и я, — словно читала она его мысли.

— Давай! — просто согласился Вадим. — А куда?

— Куда ведут все дороги, конечно, — ответила она. — К морю.

Они так и сделали.

Просто взяли напрокат машину. Просто сели. И просто поехали.

Два пледа, подушка, термос с кипятком. И то последний вручила мама.

Выбрали по навигатору наугад какую-то небольшую бухту. Там и остановились.

Море. Чайки. Сиреневая от цветущего багульника сопка.

Холодный ветер пронизывал насквозь. Но если прижаться к нагретым солнцем скалам или растянуться между валунов на песке — казалось, что и не май вовсе — август.

Всюду цветущая черёмуха: по дороге, у магазина, где они затаривались продуктами, в машине — Ирка засунула цветущую ветку в консоль.

И если есть в этом мире счастье, то оно тоже было рядом: в её горящих глазах, в её смехе, в солёном вкусе моря на её губах, запахе жареного мяса, огне горящего на берегу костра, в жарких ночах на разложенных в машине сиденьях.

«Счастье — есть!» — подумал Вадим, глядя, как Ирка танцует, забравшись на большой камень над водой. Как развеваются на ветру её распущенные волосы. Солнце, пробившись из-за туч, ласкает кожу. И море разбивается о скалу у её обнажённых ног.

— Я не поеду с тобой в Москву, Вадим, — сказала она, когда спустя три дня они ехали обратно. — Не потому, что не хочу или не могу. Потому что… не знаю… боюсь всё испортить. Вторгнуться в твою жизнь и оставить ни с чем.

— Это как? — коротко посмотрел на неё Вадим, перехватил руль и снова уставился на дорогу.

— Это когда у тебя не остаётся места, куда можно сбежать. И здесь, и там, везде всё напоминает о человеке, а вы с ним расстались, или поссорились, или он умер, или его посадили.

— Я думал, это у меня проблемы с привязанностью, — хмыкнул Вадим.

— У меня тоже. После того как отца посадили. А может, это просто часть моего характера, но я чувствую себя очень плохо, если не оставляю запасные пути.

— То есть если ты меня бросишь, пусть у меня будет квартира, в которой ты никогда не была, и работа, которую ты не посетила?

— Ну, конечно, всё сложнее, — тяжело вздохнула Ирка. — Не принимай на свой счёт. Даже если я тебя не брошу, пусть у нас будет какой-то наш дом, а твоё — останется тебе.

— Чтобы я мог туда сбегать от тебя? Или чтобы от меня могла сбегать ты? — искренне не понимал Вадим зачем это. И не знал как сказать, что его задело.

— Да при чём здесь я? — взмахнула руками Ирка. — Я хочу, чтобы у тебя было место, где ты это только ты. Понимаешь?

— Пытаюсь, — качнул головой Вадим. — Ты боишься, что мы расстанемся?

— Да, я боюсь. Боюсь любить тебя слишком сильно, а потом остаться одной. Боюсь, что всё это закончится, когда больше всего на свете хотелось бы продолжать. Боюсь что-нибудь случиться, а я не буду к этому готова.

— Это нормально. Мы все этого боимся. Но это же не повод стоять на месте.

— Может быть, — выдохнула она, словно устала ему объяснять, — но пока пусть всё останется как есть, хорошо? Ты будешь приезжать, когда сможешь. Я тебя ждать. А там видно будет.

51

51

— Пока? — удивился Вадим. — Пока это сколько? Месяц, год, пять, десять лет?

Ему казалось, он стал понимать её лучше, но нет, она так и осталась для него загадкой. Загадкой за семью замками и сотней закрытых дверей: открываешь одну, а за ней другая, и снова, и ещё.

— Ты расстроился? — участливо спросила она.

— Да, — честно признался Вадим. — Я чувствую себя лишним в твоей жизни. Чувствую себя собакой, которой отвели место и дальше ходить не разрешают.

— Чёрт, так и знала, что проще было согласиться, — шумно выдохнула Ирка. — Поехать, залить на хрен кетчупом твою белоснежную кровать, как я и собиралась сделать, натоптать в твоём Майбахе, прослыть дурой среди твоих коллег-программистов и, собственно, всё. Пусть это было бы похоже на секс из жалости, зато ты был бы счастлив, что добился своего.

— Ничего нет хуже, чем секс из жалости. Оставь это для своего друга Севера, — глянул на неё Вадим, почувствовав не просто раздражение — гнев, приступ ярости.

— Ясно. И мы опять вернулись к Северу, — отвернулась она к окну.

— Ну это же для него ты пытаешься оставить «островок безопасности», — шумно дышал Вадим, раздувая ноздри, как бык, — или запасной аэродром, на который всегда можно совершить посадку. Сомневаюсь, что ты не осознаёшь, что пытаешься оставить место в своей жизни для него.

— И отжимаю это место у тебя? — резко повернулась она. — Или ты, или он? Ты хотел поставить вопрос так?

— Да, я хотел поставить вопрос именно так, — вцепился в руль Вадим.

— И чем же тебе помешал Север? У него девчонка, у него учёба, служба, своя жизнь. Мне не надо выделять для него место или отнимать у тебя. Он часть моей жизни, часть меня, если хочешь, как рука или нога. И, честно говоря, я надеялась, ты с ним подружишься.

— Как ты с моей мачехой? — усмехнулся Вадим. — Помнится, именно это предложил тебе мой отец. Не понимаю зачем, — покачал он головой, — и выглядит это как полный бред, но он же это тебе предложил?

— Вадим! — вцепилась Ирка в сиденье, когда он пошёл на обгон и едва успел свернуть на свою полосу перед встречной машиной. — Сбавь, пожалуйста, скорость.

— Ты не ответила. Зачем тебе с ней дружить?

Ещё один опасный вираж.

— Сука! Останови, я на хрен выйду! — заорала она. — И лучше пойду пешком до Хабаровска!

— Трусиха, — сбавил он скорость и сам словно остыл. — Рассказывай, или снова разгонюсь.

— Ты же знаешь, как это называется?

— Пытки? Угроза? Насилие?

— Я пѝсать хочу. И пока ты не остановишься, я вообще ни слова тебе не скажу.

— Так и разобьёмся? Молча? — он снова слегка придавил к полу гашетку. Благо прямой участок трассы, давал и хороший обзор, и возможность разогнаться.

— Вадим, ты меня пугаешь.

— Я знаю. Ты меня тоже пугаешь, Ир. И толкаешь на отчаянные поступки. Я сам себя боюсь, потому что не знаю, что сделаю в следующий момент, — всё же сбросил он скорость до приемлемых километров в час, вдруг осознав, что хоть и спускал иногда пар на гоночном треке, на дороге так себя никогда не вёл. — Может, тоже брошусь вниз головой с пирса в воду, — вспомнил Вадим того несчастного пацана соседа, что пробил себе башку. — Или рвану за тысячи километров только бы тебя увидеть.

— Я никого не толкала в воду. И не просила тебя приезжать, — обиделась она.

— Нет, но, кажется, теперь я его понимаю.

Вадим нажал на тормоз и остановил машину на обочине.

— Что будем делать? — отстегнул он ремень безопасности.

— С чем? — сделала она то же самое.

— С тем, что ты всё время «пытаешься жить без меня», словно меня нет. Не можешь попросить у меня денег, боишься поделиться сокровенным, пожаловаться или сказать в чём нуждаешься. Я как был чужим для тебя, так и остался — вот как я это расцениваю, Ира. Что я для тебя случайный вариант, проходной. Ты просила доверия, и я распахиваю тебе всё: двери дома, душу, сердце, а ты топчешься на пороге и оглядываешься, стоит ли заходить. А ещё с тем, что у нас разные представления о будущем.

— А в твоём понимании общие представления о будущем — это твои? Ты предлагаешь — я соглашаюсь и ни о чём не спрашиваю? Или мы всё же это обсуждаем?